Неточные совпадения
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе,
на отодвинутой от стены кровати
лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова
лежала боком
на подушке. Левину видны были потные редкие волосы
на висках и обтянутый, точно прозрачный
лоб.
Левин положил брата
на спину, сел подле него и не дыша глядел
на его лицо. Умирающий
лежал, закрыв глаза, но
на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря
на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно остается для Левина.
Павел Петрович помочил себе
лоб одеколоном и закрыл глаза. Освещенная ярким дневным светом, его красивая, исхудалая голова
лежала на белой подушке, как голова мертвеца… Да он и был мертвец.
Аркадий оглянулся и увидал женщину высокого роста, в черном платье, остановившуюся в дверях залы. Она поразила его достоинством своей осанки. Обнаженные ее руки красиво
лежали вдоль стройного стана; красиво падали с блестящих волос
на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого
лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица.
Он был широкоплечий, большеголовый, черные волосы зачесаны
на затылок и
лежат плотно, как склеенные, обнажая высокий
лоб, густые брови и круглые, точно виши», темные глаза в глубоких глазницах. Кожа
на костлявом лице его сероватая,
на левой щеке бархатная родника, величиной с двадцатикопеечную монету, хрящеватый нос загнут вниз крючком, а губы толстые и яркие.
Он заметил, что, когда этот длинный человек приносит потрясающие новости, черные волосы его
лежат на голове гладко и прядь их хорошо прикрывает шишку
на лбу, а когда он сообщает менее страшное — волосы у него растрепаны, шишку видно.
Клим вошел в желтоватый сумрак за ширму, озабоченный только одним желанием: скрыть от Нехаевой, что она разгадана. Но он тотчас же почувствовал, что у него похолодели виски и
лоб. Одеяло было натянуто
на постели так гладко, что казалось: тела под ним нет, а только одна голова
лежит на подушке и под серой полоской
лба неестественно блестят глаза.
Лоб исчерчен продольными морщинами, длинные волосы
на голове мягки,
лежат плотно и поэтому кажутся густыми, но сквозь их просвечивает кожа.
Белое лицо ее казалось осыпанным мукой, голубовато-серые, жидкие глаза прятались в розовых подушечках опухших век, бесцветные брови почти невидимы
на коже очень выпуклого
лба, льняные волосы
лежали на черепе, как приклеенные, она заплетала их в смешную косичку, с желтой лентой в конце.
Самгин вспомнил, что она не первая говорит эти слова, Варвара тоже говорила нечто в этом роде. Он
лежал в постели, а Дуняша, полураздетая, склонилась над ним, гладя
лоб и щеки его легкой, теплой ладонью. В квадрате верхнего стекла окна светилось стертое лицо луны, — желтая кисточка огня свечи
на столе как будто замерзла.
Многие даже не знают сами, чего им хотеть, а если и решатся
на это, то вяло, так что, пожалуй, надо, пожалуй, и не надо. Это, должно быть, оттого, что у них брови
лежат ровно, дугой, прощипаны пальцами и нет складки
на лбу.
Перед ней
лежали на бумажках кучки овса, ржи. Марфенька царапала иглой клочок кружева, нашитого
на бумажке, так пристально, что сжала губы и около носа и
лба у ней набежали морщинки. Веры, по обыкновению, не было.
На лбу у ней в эти минуты ложилась резкая линия — намек
на будущую морщину. Она грустно улыбалась, глядя
на себя в зеркало. Иногда подходила к столу, где
лежало нераспечатанное письмо
на синей бумаге, бралась за ключ и с ужасом отходила прочь.
Но она в самом деле прекрасна. Нужды нет, что она уже вдова, женщина; но
на открытом, будто молочной белизны белом
лбу ее и благородных, несколько крупных чертах лица
лежит девическое, почти детское неведение жизни.
Там, у царицы пира, свежий, блистающий молодостью
лоб и глаза, каскадом падающая
на затылок и шею темная коса, высокая грудь и роскошные плечи. Здесь — эти впадшие, едва мерцающие, как искры, глаза, сухие, бесцветные волосы, осунувшиеся кости рук… Обе картины подавляли его ужасающими крайностями, между которыми
лежала такая бездна, а между тем они стояли так близко друг к другу. В галерее их не поставили бы рядом: в жизни они сходились — и он смотрел одичалыми глазами
на обе.
В ней все было красиво: и небольшой белый
лоб с шелковыми прядями мягких русых волос, и белый детски пухлый подбородок, неглубокой складкой, как у полных детей, упиравшийся в белую, точно выточенную шею с коротенькими золотистыми волосами
на крепком круглом затылке, и даже та странная лень, которая
лежала, кажется, в каждой складке платья, связывала все движения и едва теплилась в медленном взгляде красивых светло-карих глаз.
— Добрые вести не
лежат на месте! — весело проговорила высокая, полная женщина, показываясь в дверях спальни; за ее плечом виднелось розовое бойкое лицо Верочки, украшенное
на лбу смешным хохолком.
Татьяна Борисовна целовала племянника в
лоб и распутывала узелок: свиток раскрывался и представлял любопытному взору зрителя круглый, бойко оттушеванный храм с колоннами и алтарем посередине;
на алтаре пылало сердце и
лежал венок, а вверху,
на извилистой бандероле, четкими буквами стояло: «Тетушке и благодетельнице Татьяне Борисовне Богдановой от почтительного и любящего племянника, в знак глубочайшей привязанности».
Пока он ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник. Руки его были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но еще более глубокие царапины
лежали на лице: одна
на лбу, а другая
на щеке около уха. Незнакомец снял повязку, и я увидел, что голова его покрыта густыми русыми волосами; они росли в беспорядке и свешивались по сторонам длинными прядями.
Это был очень красивый юноша с пепельными волосами, матовым лицом и выразительными серыми глазами. Он недавно перешел в нашу гимназию из Белой Церкви, и в своем классе у него товарищей не было.
На переменах он ходил одинокий, задумчивый. Брови у него были как-то приподняты, отчего сдвигались скорбные морщины, а
на красивом
лбу лежал меланхолический нимб…
Детство часто беспечно проходит мимо самых тяжелых драм, но это не значит, что оно не схватывает их чутким полусознанием. Я чувствовал, что в душе моего приятеля есть что-то, что он хранит про себя… Все время дорогой он молчал, и
на лбу его
лежала легкая складка, как тогда, когда он спрашивал о порке.
Имя лысухи, или лысены, без сомнения, дано ей потому, что у ней
на лбу лежит как будто припаянная белая, гладкая бляха, весьма похожая
на большую, очищенную от шелухи миндалину, отчего голова издали кажется лысою.
Длина этой утки от носа до хвоста, или, лучше сказать до ног, ибо хвостовых перьев у гагар нет, — одиннадцать вершков, нос длиною в вершок, темно-свинцового цвета, тонкий и к концу очень острый и крепкий; голова небольшая, продолговатая, вдоль ее, по
лбу,
лежит полоса темно-коричневого цвета, оканчивающаяся позади затылочной кости хохлом вокруг всей шеи, вышиною с лишком в вершок, похожим более
на старинные брыжжи или ожерелье ржавого, а к корню перьев темно-коричневого цвета; шея длинная, сверху темно-пепельная, спина пепельно-коричневая, которая как будто оканчивается торчащими из зада ногами, темно-свинцового цвета сверху и беловато-желтого снизу, с редкими, неправильными, темными пятнами; ноги гагары от лапок до хлупи не кругловаты, но совершенно плоски, три ножные пальца, соединенные между собой крепкими глухими перепонками, почти свинцового цвета и тоже плоские, а не круглые, как бывает у всех птиц.
Люба в синей бархатной кофте с низко вырезанной грудью и Нюра, одетая как «бэбэ», в розовый широкий сак до колен, с распущенными светлыми волосами и с кудряшками
на лбу,
лежат, обнявшись,
на подоконнике и поют потихоньку очень известную между проститутками злободневную песню про больницу.
На углу — плотная кучка Иисус-Навинов стояла, влипши
лбами в стекло стены. Внутри
на ослепительно белом столе уже
лежал один. Виднелись из-под белого развернутые желтым углом босые подошвы, белые медики — нагнулись к изголовью, белая рука — протянула руке наполненный чем-то шприц.
Золотые волосы падали крупными цельными локонами вокруг его высокого, чистого
лба, густая, четырехугольной формы, рыжая, небольшая борода
лежала правильными волнами, точно нагофрированная, и вся его массивная и изящная голова, с обнаженной шеей благородного рисунка, была похожа
на голову одного из трех греческих героев или мудрецов, великолепные бюсты которых Ромашов видел где-то
на гравюрах.
Не приходится нам быть прихотливыми, и до тех пор, покуда в основании нашей жизни
лежит пословица: выше
лба уши не растут, то ладно будет, если хоть кой-какие обрывочки"перспектив"
на нашу долю выпадут.
Дежурный унтер-офицер уже не хотел нас пускать в казарму, но Зухин как-то уговорил его, и тот же самый солдат, который приходил с запиской, провел нас в большую, почти темную, слабо освещенную несколькими ночниками комнату, в которой с обеих сторон
на нарах, с бритыми
лбами, сидели и
лежали рекруты в серых шинелях.
Лицо его было бледно, дородства много поубавилось,
на лбу виден был шрам, нанесенный саблею Вяземского, но впалые очи являли прежнюю силу воли, а
на сдвинутых бровях
лежал по-прежнему отпечаток непреклонного упрямства.
Потом приснилось ей озеро и жаркий летний вечер, под тяжко надвигающимися грозовыми тучами, — и она
лежит на берегу, нагая, с золотым гладким венцом
на лбу. Пахло теплою застоявшею водою и тиною, и изнывающею от зноя травою, — а по воде, темной и зловеще спокойной, плыл белый лебедь, сильный, царственно-величавый. Он шумно бил по воде крыльями и, громко шипя, приблизился, обнял ее, — стало темно и жутко…
Вдоль большого
лба лежали глубокие морщины, красные в глубине, они были похожи
на царапины, весь череп его, большой, гладко вытертый сверху, лохматый снизу и боков, заставлял думать, что человек этот несокрушимо упрям, но маленькие бойкие глаза блестели мягко, весело и несогласно с мыслью об упрямстве.
Один,
на вид лет двадцати трех, высокого роста, черномазый, с острым и немного кривым носом, высоким
лбом и сдержанною улыбкой
на широких губах,
лежал на спине и задумчиво глядел вдаль, слегка прищурив свои небольшие серые глазки; другой
лежал на груди, подперев обеими руками кудрявую белокурую голову, и тоже глядел куда-то вдаль.
Сон не умирил его духа, не разгладил морщин
на крутом его
лбе; мрачен сидел он несколько времени поперек своей кровати и вдруг крикнул: «Мазан!..» Мазан давно
лежал на двери, смотрел в щелку и, по обыкновению, сопел без милосердия.
Рагим
лежит грудью
на песке, головой к морю, и вдумчиво смотрит в мутную даль, опершись локтями и положив голову
на ладони. Мохнатая баранья шапка съехала ему
на затылок, с моря веет свежестью в его высокий
лоб, весь в мелких морщинах. Он философствует, не справляясь, слушаю ли я его, точно он говорит с морем...
Невеста Литвинова была девушка великороссийской крови, русая, несколько полная и с чертами лица немного тяжелыми, но с удивительным выражением доброты и кротости в умных, светло-карих глазах, с нежным белым
лбом,
на котором, казалось, постоянно
лежал луч солнца.
На другой день он долго не решался выйти из дома,
лежал в постели, глядя в потолок; перед ним плавало свинцовое лицо Саши с тусклыми глазами и венцом красных прыщей
на лбу. Это лицо сегодня напоминало ему детство и зловещую луну, в тумане, над болотом.
Марья Константиновна поцеловала Надежду Федоровну в
лоб, перекрестила ее и тихо вышла. Становилось уже темно, и Ольга в кухне зажгла огонь. Продолжая плакать, Надежда Федоровна пошла в спальню и легла
на постель. Ее стала бить сильная лихорадка.
Лежа, она разделась, смяла платье к ногам и свернулась под одеялом клубочком. Ей хотелось пить, и некому было подать.
Дьякон взял гитару, которая постоянно
лежала на земле около стола, настроил ее и запел тихо, тонким голоском: «Отроцы семинарстии у кабака стояху…», но тотчас же замолк от жары, вытер со
лба пот и взглянул вверх
на синее горячее небо. Самойленко задремал; от зноя, тишины и сладкой послеобеденной дремоты, которая быстро овладела всеми его членами, он ослабел и опьянел; руки его отвисли, глаза стали маленькими, голову потянуло
на грудь. Он со слезливым умилением поглядел
на фон Корена и дьякона и забормотал...
Во-первых, девочка была богиней:
на ней был фантастический наряд из перемятой кисеи и рыжего плиса; все это было украшено гирляндами коленкоровых цветов, позументом и блестками; а
на ее высоком белом
лбу лежала блестящая медная диадема, придававшая что-то трагическое этому бледному профилю, напоминавшему длинный профиль Рашели, когда эта пламенная еврейка одевалась в костюм Федры.
— Господина Фингерова папаша Наполеона Бонапарта за бороду драл. А господин Фингеров, бывало, ухватит двоих за овчину
на затылках, разведет ручки свои да и треснет
лбами — готово! Оба
лежат недвижимы.
На лбу у Феди
лежал белый атласный венчик, которым был закрыт красный рубец, оставшийся после вскрытия черепа.
Шаховской каждый день, особенно по ночам, по нескольку часов молится богу, а как ему по толщине почти невозможно кланяться в землю, то он обыкновенно стоит
на коленях и даже иногда
лежит врастяжку и, крестя свой
лоб, стукается им об пол.
Мертвец
лежал, как всегда
лежат мертвецы, особенно тяжело, по-мертвецки утонувши окоченевшими членами в подстилке гроба, с навсегда согнувшеюся головой
на подушке, и выставлял, как всегда выставляют мертвецы, свой желтый восковой
лоб с взлизами
на ввалившихся висках и торчащий нос, как бы надавивший
на верхнюю губу.
Он приехал домой, едва слыша под собою ноги. Были уже сумерки. Печальною или чрезвычайно гадкою показалась ему квартира после всех этих неудачных исканий. Взошедши в переднюю, увидел он
на кожаном запачканном диване лакея своего Ивана, который,
лежа на спине, плевал в потолок и попадал довольно удачно в одно и то же место. Такое равнодушие человека взбесило его; он ударил его шляпою по
лбу, примолвив: «Ты, свинья, всегда глупостями занимаешься!»
Не спал и молодой человек.
Лежа под открытым окном — это было его любимое место, — заложив руки за голову, он задумчиво следил за читавшим. Когда бродяга углублялся в книгу и лицо его становилось спокойнее,
на лице молодого человека тоже выступало спокойное удовлетворение, когда же
лоб бродяги сводился морщинами и глаза мутились от налегавшего
на его мысли тумана, молодой человек беспокоился, приподымался с подушки, как будто порываясь вмешаться в тяжелую работу.
И теперь
на красивом лице дяди было выражение снисходительного предостережения. Лицо г-на Менделя было более озабоченно и задумчиво.
На его
лбу меж бровей
лежала глубокая поперечная складка.
— У…узнал, — с усилием сказал Чижик,
лёжа на носилках и медленно заводя глаза под
лоб, чтобы видеть Орлова, который шёл у него в головах и склонился над ним.
Когда он очнулся, его голова
лежала на коленях деда, над лицом его наклонилось дедово лицо, жалкое и сморщенное более, чем всегда, и из дедовых глаз, испуганно моргавших, капают
на его, Лёнькин,
лоб маленькие мутные слёзы и очень щекотят, скатываясь по щекам
на шею…
Пластом
лежала на постели Фленушка. В лице ни кровинки, губы посинели, глаза горят необычным блеском, высокий
лоб, ровно бисером, усеян мелкими каплями холодного пота. Недвижный, утомленный взор устремлен
на икону, что стояла в угольной божнице.
Она
лежала на спине, с обнаженным громадным животом, беспомощно уронив руки, с выступившими
на лбу капельками пота; когда ее схватывали потуги, она сгибала колени и стискивала зубы, стараясь сдерживать стоны, и все-таки стонала.